![Агентство Лангуст [переход на главную]](/pic/logo.gif "агентство Лангуст [переход на главную]"){kind=logo}
08/04/2014 Какой увидели советскую Москву Джон Рид, Герберт Уэллс и Бертран Рассел?
Впервые опубликовано в еженедельнике «Большой город»
В еженедельнике «Большой город» была опубликована статья о советской Москве.
Ниже материал статьи приведён полностью.
В результате Гражданской войны одна седьмая часть земного шара приобрела красноватый оттенок.
Страна пыталась реализовать невиданный по размаху эксперимент - построить социалистическое государство.
В Европе и Соединённых Штатах внимательно следили за новостями из Советской России. Левым идеям было тесно даже на отведённых им российских территориях: пусть недолго, но существовали Баварская и Венгерская советские республики, Красная армия пыталась «на горе всем буржуям» экспортировать «мировой пожар» в Европу, но напоролась на польские штыки. Визиты западных писателей в Россию отныне наполняются не только этнографическими отчётами и размышлениями о широте просторов. Зарубежные читатели с интересом следят за жизнеспособностью социалистической идеи. Железный занавес пока ещё не опущен окончательно: в Москве открыты «Торгсины», плакаты «Интуриста» зазывают иностранных гостей в Закавказье, Крым и Одессу.
Социалист-романтик Джон Рид стал свидетелем большевистского переворота и написал вошедшую в официальный канон книгу «Десять дней, которые потрясли мир».
Журналист пытался изменить в США общественное мнение о советской России, активно разъезжал с лекциями, стоял у истоков Коммунистической партии Соединённых Штатов. Рид нашёл упокоение в Москве: он заболел сыпным тифом и был похоронен в некрополе у Кремлёвской стены в 1920 году.
«В сущности, Петроград, хотя он вот уже двести лет является резиденцией русского правительства, всё же так и остался искусственным городом. Москва - настоящая Россия, Россия, какой она была в прошлом и станет в будущем; в Москве мы сможем почувствовать истинное отношение русского народа к революции». В Смольном Риду выдали пропуск на поезд, и он с трудом втискивается в забитый людьми состав. Как только солдаты увидели подписанный высокопоставленным лицом мандат, они немедленно покинули чужое купе. Дорога запомнилась удушливым воздухом и суррогатным кофе 
.
Николаевский вокзал совершенно пуст, никто не рискует пускаться в путь после шестидневных боёв между красногвардейцами и юнкерами. Рид отчаянно торгуется с извозчиком. «Ванька» просит за поездку сто рублей. «До революции это стоило всего два рубля!», - гневно возмущается американец. Город после восстания печален и тих: «На Тверской окна магазинов были разбиты, булыжная мостовая была разворочена, часто попадались воронки от снарядов. Мы переходили из гостиницы в гостиницу, но одни были переполнены, а в других перепуганные хозяева упорно твердили одно и то же. „Комнат нет! Нет комнат…“ На главных улицах, где сосредоточены банки и крупные торговые дома, были видны зияющие следы работы большевистской артиллерии. Как говорил мне один из советских работников, „когда нам не удавалось в точности установить, где юнкера и белогвардейцы, мы прямо палили по их чековым книжкам“».
Рид нашёл приют в гостинице «Националь», выходившей окнами на Моховую. Хозяин отеля показал журналисту разбитые снарядами окна и сказал в адрес воображаемых большевиков: «Ну, погодите! Придёт день расплаты! Через несколько дней ваше смехотворное правительство пойдёт к чёрту!» Американец смог пообедать в вегетарианском заведении с названием «Я никого не ем». Стены столовой были украшены портретами Льва Толстого . Вечером Рид отправился на Красную площадь. Его поразили величественные кремлёвские стены и «фантастические очертания» куполов Василия Блаженного. Американец наткнулся на красногвардейцев, долбивших мёрзлую землю и копавших могилы прямиком возле стены: на следующий день там хоронили жертв восстания с большевистской стороны. Рид отмечает закрытые витрины магазинов и запертую Иверскую часовню: «И вдруг я понял, что набожному русскому народу уже не нужны больше священники, которые помогали бы ему вымаливать царство небесное. Этот народ строил на земле такое светлое царство, какого не найдёшь ни на каком небе, такое царство, за которое умереть - счастье».
Фантаст и публицист Герберт Уэллс бывал в России трижды - в 1914, 1920 и в 1934 году.
По итогам второго визита он оставил неоднозначные записки «Россия во мгле» . Сложно найти более неподходящий период для посещения Москвы, нежели годы военного коммунизма. Медленное погружение Первопрестольной во мрак ярко отражено на страницах «Циников» Мариенгофа и «Окаянных дней» Бунина . В 1919 году Моссовет разрешает разбирать на топливо цветаевские «домики старой Москвы» - с карты города исчезает около 5000 деревянных строений. В ход идёт всё, от бабушкиной мебели до книг из личной библиотеки.
В 1920 году Уэллс приехал в Россию на две недели. Большую часть поездки он уделил северной столице, Петрограду, а в Москву отправился на знаменитую встречу с Лениным . Москва ещё неуверенно чувствовала себя в статусе столицы и отряхивала остатки трёхвекового сна. Писатель утверждает, что в условиях разрухи большевистское правительство является единственной силой, способной удержать власть: «Ценой многочисленных расстрелов оно подавило бандитизм, установило некоторый порядок и безопасность в измученных городах и ввело жёсткую систему распределения продуктов».
Из Петрограда в Москву англичанин следует в спальном вагоне класса люкс, но в купе не найти ни стаканов, ни графинов. К писателю прикрепили сопровождающего. «Матрос, которому поручено было заботиться о наших удобствах во время поездки в Москву и обратно, был снабжён изящным серебряным чайничком, который, очевидно, украшал раньше чью-то прелестную гостиную». Уэллс отмечает резкие социальные контрасты. «Люди обносились; все они, и в Москве, и в Петрограде, тащат с собой какие-то узлы. Когда идёшь в сумерках по боковой улице и видишь лишь спешащих бедно одетых людей, которые тащат какую-то поклажу, создаётся впечатление, что всё население бежит из города». Англичанина поразило количество дырявых сапог - обуться явно не во что. У Горького Уэллс заметил единственный приличный костюм .
Говоря о торговле, фантаст упоминает относительно сытых крестьян, везущих пищевые припасы в город. В Москве на совершение мелких сделок никто не обращает внимания, хотя формально они запрещены. Любая железнодорожная станция превращается в рынок: «яйцо или яблоко стоит 300 рублей». Уэллс удивлён культурной жизнью столиц - она не просто теплится, а ведётся с размахом. В Москве и Петрограде ежедневно даётся около сорока представлений. Шаляпин требует в качестве гонорара 200 тысяч рублей, если ему не платят деньгами, берёт натурой - яйцами и мукой.
Мимо писателя проходят слухи о настоящей лавине бандитизма - трупы часами валяются в канавах, на убитых никто не обращает внимания. Уэллса привлекают и крестьяне, которые по-прежнему сохраняют свою религиозность: «Они суеверны, постоянно крестятся и прикладываются к иконам - особенно это заметно в Москве, - но они далеки от истинной религии. Политические и социальные вопросы интересуют их, только поскольку дело идёт об их собственных нуждах».
Москва встретила Уэллса тёплым октябрьским солнцем и сверкающим золотом церквей. Никаких следов новой власти фантаст не заметил: правда, напротив Иверской часовни была аккуратно выведена надпись «Религия - опиум для народа». Писатель саркастически заметил: «Действенность этой надписи, сделанной в начале революции, значительно снижается тем, что русский народ не умеет читать». Трамваи перевозят не пассажиров, а топливо - надвигается суровая московская зима. Купола собора Василия Блаженного - Уэллс называет его нелепым - всё ещё зияет ранами от артиллерийских снарядов. Англичанина поселили прямо напротив кремлёвских стен, на Софийской набережной, вместе с «предприимчивым английским скульптором, каким-то образом попавшим в Москву, чтобы лепить бюсты Ленина и Троцкого».
Уэллс вспоминает Кремль в 1914 году - он живо напоминал ему Виндзорский замок: по средневековой крепости бродили группы туристов и богомольных горожан. Но после революции московскую твердыню закрыли от простого люда, и, чтобы попасть на приём к Ленину, англичанин преодолевает пять или шесть проверочных кабинетов. Суть разговора была прекрасно изложена и растиражирована в Советском Союзе - «кремлёвский мечтатель» убеждал заморского гостя в перспективности нового типа государства. После своего заключительного визита в Россию Уэллс сказал: «Теперь, просматривая свою, написанную четырнадцать лет назад книгу, я должен признать, что Ленин был, по меньшей мере, действительно великим человеком».
Английский философ и математик Бертран Рассел тоже сочувствовал левым идеям.
Впрочем, после визита в советскую Россию его вера в коммунистическое далеко несколько пошатнулась. Учёный провёл в РСФСР несколько недель: он посещал Москву в мае-июне 1920 года. Система контроля за иностранцами только складывалась. Зарубежные гости ещё могли контактировать с инакомыслящими, о чём не преминул сообщить сам Рассел: «Нам была предоставлена полная свобода общения с политиками оппозиционных партий, и мы, естественно, не преминули ею воспользоваться. Мы видели меньшевиков, социалистов-революционеров различных группировок, анархистов; встречи проходили без присутствия большевиков, и с нами свободно разговаривали, избавившись от первоначальных опасений».
Москва произвела на Рассела нейтральное впечатление. Он оговаривается, что город далёк от восторженных оценок молодых западных социалистов, но страницы западной прессы также далеки от реальности. Если обыватель не вмешивается в политику, то он чувствует себя в безопасности. Уровень уличной преступности довольно низкий, за женщинами на улице не пытаются назойливо ухаживать, мало пьяных, проституток «гораздо меньше, чем в любой другой столице». Учёному понравились театры и балет, он с удивлением отмечает, что членам профсоюзов места предоставляются бесплатно. Впрочем, у Ильфа с Петровым и пиво отпускалось только членам профсоюза…
Рассел пишет, что московскому жителю гораздо труднее обходится физическое выживание. Восьмичасовой рабочий день формален и провозглашён только на бумаге. «После окончания рабочего дня много времени приходится тратить на то, чтобы обеспечить себя пищей, водой, другими предметами первой необходимости. По улицам, почти лишённым транспорта, бродят рабочие в потёртой одежде, обязательно с сумкой в одной руке и жестяным бидоном в другой - это производит впечатление некоей большой деревни, а не известного столичного города».
Философ не заметил в Москве широкого слоя читающих людей и объяснил этот факт высокой стоимостью книг и недостатком бумаги. Зато учёному запомнились толпы москвичей, жадно поглощающих содержимое газет на специальных стендах. Рассел отмечает высокую роль религии в обществе: священники голодают, но храмы полны народа, в них заходят даже солдаты, на улицах прохожие постоянно крестятся. «Жизнь в Москве по сравнению с жизнью в Лондоне тускла, монотонна и тягостна. Я сравниваю, конечно, с жизнью не богачей, а средней рабочей семьи. Когда высшие доходы составляют около пятнадцати шиллингов в месяц - чему тут можно удивляться?»
Бертран Рассел перечисляет бесконечные бюрократические проволочки при покупке билетов на поезд и при бронировании гостиниц . Пассажиры облепляют поезда подобно мухам, а милиция обыскивает всех и каждого - в городе много продовольственных спекулянтов. Англичанин заканчивает оптимистично: «Я полностью согласен с тем, что плохое состояние дел - результат прошлой истории России и недавней политики Антанты. Но я намерен записывать впечатления со всей откровенностью и рассчитываю на то, что читатель сам поймёт, что большевики только в небольшой степени ответственны за беды, от которых страдает Россия».
© Павел Гнилорыбов
Впервые опубликовано в еженедельнике «Большой город»
хостинг для сайтов © Langust Agency 1999-2024, ссылка на сайт обязательна
